Жорж Батай: биография
Тем самым Батай постулирует «открытость существования» в отличие от «замкнутого существования», предполагающего «понятийный язык» и основанного на задаваемых им идентичностях. Строго говоря, «понятийный язык» задает идентичность существования с бытием, тем самым деформируя бытие как «убегающее всякого существования». В этой связи «мы вынуждены… раскрыть понятия по ту сторону их самих».
Это становится очевидным в системе отсчета так называемых «суверенных моментов» (смех, хмель, эрос, жертва), в точечном континууме которых «безмерная расточительность, бессмысленная, бесполезная, бесцельная растрата» («прерывность») становится «мотивом бунта» против организованного в конкретной форме («устроенного и эксплуатируемого») существования — «во имя бытия» как неидентифицируемого такового. Эти «суверенные моменты» есть «симулякр прерывности», а потому не могут быть выражены в «понятийном языке» без тотально деструктурирующей потери смысла, ибо опыт «суверенных моментов» меняет субъекта, реализующего себя в этом опыте, отчуждая его идентичность и высвобождая тем самым его к подлинному бытию. В этой системе отсчета симулякр упраздняет возможность самой мысли о какой бы то ни было идентичности. Усилие Батая в сфере поиска адекватного (или, по крайней мере, недоформирующего языка) для передачи «суверенного опыта» оценено Кожевым как «злой Дух постоянного искушения дискурсивного отказа от дискурса, то есть от дискурса, который по необходимости замыкается в себе, чтобы удержать себя в истине». По формулировке Клоссовского, «там, где язык уступает безмолвию, — там же понятие уступает симулякру». Избавленный от всех понятий как содержащих интенцию на идентификацию своего значения с действительностью, язык упраздняет «себя вместе с идентичностями», в то время как субъект, «изрекая» пережитой опыт, «в тот самый миг, когда он выговаривает его, избавляется от себя как субъекта, обращающегося к другим субъектам». Таким образом, «симулякр не совсем псевдопонятие: последнее еще могло бы стать точкой опоры, поскольку может быть изобличено как ложное. Симулякр образует знак мгновенного состояния и не может ни установить обмена между умами, ни позволить перехода одной мысли в другую». В этом отношении симулякр не может, подобно понятию, заложить основу пониманию, но может спровоцировать «сообщничество»: «Симулякр пробуждает в том, кто испытывает его, особое движение, которое, того и гляди, исчезнет» (Клоссовский). Вторую жизнь понятие симулякра получит уже у Бодрийяра.
Творчество Батая
Предметы его интереса весьма разнообразны: мистика, экономика, поэзия, философия, искусство, проблемы эроса. Свои произведения он иногда издавал под псевдонимами, а некоторые из его публикаций были запрещены. Современники чаще всего его игнорировали; в частности, Жан-Поль Сартр презирал его как защитника мистицизма. Однако посмертно его работы возымели значительное влияние на Мишеля Фуко, Филиппа Соллерса, Жака Деррида и др. Его влияние чувствуется в работах Бодрийяра, как, впрочем, и в психоаналитических теориях Жака Лакана.
Первоначально Батая привлек сюрреализм, однако ненадолго: вместе с его основателем Андре Бретоном они отошли от этого направления, хотя уже после Второй мировой войны Батай и сюрреалисты возобновили дружеские отношения. Батай был членом чрезвычайно влиятельного Колледжа Социологии во Франции в период между Первой и Второй мировыми войнами. На Батая глубоко повлияло изучение трудов Гегеля, Фрейда, Маркса, Марселя Мосса, Маркиза де Сада, Александра Кожева и Фридриха Ницше, — последнего он защищал в известном эссе против наименования его нацистом.
Для создания своих работ Батай выуживал материалы из самых разных направлений и использовал разнообразные способы дискурса. Его роман «История глаза», изданный под псевдонимом «Lord Auch» — буквально, «Бог Отозванный» (если употребить смягченный перевод), — первоначально читался как чистая порнография, в то время как истолкование этой работы созревало лишь постепенно, раскрывая со временем свою значительную философскую и эмоциональную глубину, столь характерную для авторов «запретной литературы». Образный ряд романа строился на ряде метафор, которые, в свою очередь, были обращены к философским конструктам, развитым в его работе: глаз, яйцо, солнце, земля, органы.
Комментарии
Комментарии
