Александр Грибоедов и Нина Чавчавадзе: легендарная верность

Александр Сергеевич Грибоедов остался в русской литературе писателем одной, но зато бессмертной книги, и по сию пору ученые умы ведут бесконечный спор – трагедией или комедией является его «Горе от ума». Но именно трагедией можно считать жизнь самого Грибоедова – ведь этот блестящий дипломат, статский советник, драматург и музыкант погиб всего лишь в тридцать четыре года, в расцвете ума, сил и таланта. И едва-едва успев начать семейную жизнь.

В тридцать три года Александр Сергеевич, человек очень образованный и с прекрасным чувством юмора, был уже завзятым циником, а о женщинах отзывался крайне едко и язвительно, отказывая им в глубине ума, обвиняя в поверхностности и нелогичности. Разумеется, он признавал, что есть и исключения – но столь редкие, что о них и говорить не стоит. Неудивительно, что, встретив такое исключение, он буквально потерял голову и даже самому себе не мог объяснить, что же такое с ним случилось.

Любовь? Помилуйте, как можно полюбить дочь собственного друга? Ту самую хорошенькую кареглазую крошку, которую учил играть на фортепиано, которой с высоты возраста и образования вещал о судьбах литературы… Она была очень мила, называла своего учителя «господин Сандро», таскала на занятия кукол и так внимательно слушала, словно и впрямь что-то понимала!

Словом, в начале лета 1828 года, приехав в гости к Александру Чавчавадзе, Грибоедов никак не ожидал встретить в его усадьбе очаровательную барышню, успевшую за прошедшие годы не только вырасти, но и обзавестись воздыхателями. Впрочем, сама Нина никакого повода поклонникам не давала – виновата была природа, давшая ей внешность принцессы, грациозность лани и характер ангела. Поклонники сходили с ума, а один даже величал Нину «цветком целого мира». И вот этот цветок вышел в гостиную, покраснел, поздоровался и одним своим видом напрочь лишил ума и циничного Александра Сергеевича. За обедом Грибоедов, сам того не замечая, вел себя, словно влюбленный подросток: поглядывал на Нину, ощущал, как все чаще бьется сердце, и не слышал окружающих. Наконец, обед закончился, и он, взяв бывшую ученицу за руку, повел ее в другую комнату. Нина шла послушно, может быть, думая, что «господин Сандро» усадит ее за фортепиано, но Грибоедова меньше всего интересовали ее музыкальные успехи. Позже он признавался, что совершенно не помнит, что говорил, но уж наверное что-то из ряда вон выходящее – потому что княжна Чавчавадзе вдруг заплакала, потом засмеялась и позволила поцеловать себя.

Представления циничного дипломата о женщинах мгновенно перевернулись, и любовь вспыхнула с такой силой, что подготовку к свадьбе пришлось вести неприлично быстро. Грибоедов настаивал, не желая слушать даже робкое возражение, что невесте нет еще и шестнадцати. Нина не возражала – ведь этот взрослый, умный, красивый мужчина был ее мечтой с детства. И 22 августа они обвенчались в соборе города Тифлиса. Свадьбу омрачила лишь одна, в общем-то, незначительная неприятность – Александр Сергеевич, незадолго до венчания переболевший лихорадкой, чувствовал себя не слишком хорошо и обронил кольцо, начав надевать его на пальчик невесты. Это считалось очень плохой приметой, но образованные и интеллигентные люди, как правило, не суеверны…

Их счастье оказалось столь же коротким, насколько было ярким и полным. Медовый месяц обернулся парой недель – Грибоедов, назначенный послом в Персию, должен был ехать к месту службы. Нина заявила, что не желает жить без него ни минуты и непременно поедет тоже. Он и сам смертельно боялся разлуки, а потому согласился. Как показало будущее, это согласие подарило им еще несколько месяцев счастья.

Путешествие, привычное Грибоедову и его сопровождавшим, было для Нины отчаянно тяжелым. Ночевки в горах, шатры, не спасавшие от жуткого холода, пронизывающий ветер днем, восьмидневная передышка в городе Эривань, и снова горы… И письма Александра Сергеевича друзьям, в которых он хвастался тем, что жена его не жалуется и всем совершенно довольна. Наверное, Нине стоило огромных трудов скрывать от мужа, как она тяготится дорогой. Хотя как знать – ведь в любви не замечаешь невзгод.

К моменту въезда в Тавриз, где располагалась резиденция посла России, выяснилось, что Нина уже беременна. Но даже если бы и нет – Грибоедов все равно не собирался брать ее в Тегеран, это было слишком опасно. Он уехал представляться шаху один, и жизнь Нины, и без того оторванной от дома и родных, стала очень печальной. Выходить из резиденции ей строго запретили, поговорить абсолютно не с кем. Положение спасали только письма, которыми супруги обменивались ежедневно. В знак любви и тоски Александр Сергеевич заказал для жены изящную чернильницу с гравировкой на французском, умолявшей писать чаще.

Нелегко приходилось и самому Грибоедову. Обстановка в Персии все накалялась, а проявить свои дипломатические таланты посол не мог – российский император требовал от него твердости и запрещал идти даже на самые малые уступки. В результате Грибоедов пользовался у персов очень дурной славой и получил прозвище «сахтир» – «жестокосердный». В последнем письме жене он написал, что ей осталось ждать только восемь дней – но это ожидание растянулось для княжны Чавчавадзе на всю ее жизнь.

Бунт, вспыхнувший в Тегеране, привел бесчинствующую толпу в дом, где находилась русская миссия. 30 января 1829 года религиозные фанатики буквально растерзали российского посла Грибоедова и несколько десятков русских. Александр Сергеевич погиб героем, не выпустив из рук обнаженной сабли, и его изуродованное тело еще не один день таскали по улицам персидской столицы.

От Нины эту страшную весть скрыли, опасаясь и за ее рассудок, и за беременность. Ей лгали, что муж заболел, его увезли в Тифлис, и он велел ей ехать туда же. Но Нина ждала от него письма – и ехать отказывалась. Лишь через тринадцать дней она согласилась покинуть Тавриз, и в Тифлисе ей, наконец, сказали правду. Страхи родных были не напрасны – у княжны начались преждевременные роды, и сын Грибоедова прожил на свете всего час. Его успели окрестить и назвать Александром. Позже Нина писала, что ребенок уже соединился со своим бедным отцом в мире, где найдется место всем добродетелям Александра Сергеевича и всем его страданиям…

Она надела траур в шестнадцать с половиной лет и не снимала еще двадцать восемь, до самой своей смерти – ни одному мужчине не удалось затмить в душе Нины Грибоедовой образ ее мужа.